Может ли «явное неуважение к власти» быть выражено в приличной форме? Комментарий адвоката.
24.03.2019Поправки в Закон об информации выглядят громоздкими, неясными, нелогичными. Согласно Федеральному закону от 18 марта 2019 г. № 30-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон “Об информации, информационных технологиях и о защите информации”» при обнаружении в информационно-телекоммуникационных сетях, в том числе Интернете, информации, выражающей в неприличной форме, которая оскорбляет человеческое достоинство и общественную нравственность, явное неуважение к обществу, государству, официальным государственным символам РФ, Конституции РФ или органам государственной власти, Генеральный прокурор РФ (или его заместители) обращается в федеральный орган исполнительной власти, осуществляющий функции по контролю и надзору в сфере СМИ, массовых коммуникаций, информационных технологий и связи, с требованием о принятии мер по удалению указанной информации и ограничению доступа к распространяющим ее информационным ресурсам.
Указанная формулировка, на мой взгляд, выглядит громоздкой, стилистически не выдержанной. В частности, в принятую редакцию введенной новой ст. 151-I Закона об информации некорректно добавлено словосочетание «которая оскорбляет человеческое достоинство и общественную нравственность», поскольку из общего контекста следует, что речь идет о форме как таковой, а не об «информации, выраженной в неприличной форме».
Думается, её целесообразно было бы перефразировать так: «В случае обнаружения в информационно-телекоммуникационных сетях, в том числе в сети Интернет, информации, оскорбляющей человеческое достоинство и общественную нравственность, выражающей в неприличной форме явное неуважение к обществу, государству…» Либо изложить следующим образом: «В случае обнаружения в информационно-телекоммуникационных сетях, в том числе в сети Интернет, информации, выражающей в неприличной форме явное неуважение к обществу, государству... которая оскорбляет человеческое достоинство и общественную нравственность».
Кроме того, неясными представляются такие понятия, как «неприличная форма» и «явное неуважение», которые в тексте являются взаимосвязанными по смыслу. Так, если информация выражена не в «неприличной» форме, а в иной, то ответственность не наступает? Можно ли проявить явное неуважение к власти в приличной форме и что понимается под этим понятием? Полагаю, что указание на ту или иную форму является излишним.
Непонятным также представляется выделение Конституции РФ из всей системы законодательства. Последнее, несомненно, основано на Конституции, но включает также общепризнанные принципы и нормы международного права, федеральные и федеральные конституционные законы (федеральное законодательство), конституции (уставы) и законы субъектов Федерации (законодательство субъектов).
В связи с этим упоминание только Конституции видится неоправданным и противоречит идее, заложенной законодателем в принятые поправки. Неясным также представляется указание лишь на «органы, осуществляющие государственную власть». Органы местного самоуправления, которые в свою очередь не входят в систему госуправления, не указаны отдельной строкой в новой редакции закона.
В соответствии с п. 2 ч. 2 ст. 151-I Закона об информации федеральный орган исполнительной власти «направляет провайдеру хостинга или иному указанному в пункте 1 настоящей части лицу уведомление в электронном виде на русском и английском языках о нарушении порядка распространения информации…». Федеральный орган в свою очередь «фиксирует дату и время направления уведомления провайдеру хостинга или иному указанному в пункте 1…» (подп. 3 п. 2). Кроме того, в п. 3 указано, что «незамедлительно с момента получения уведомления, указанного в пункте 2 части 2 настоящей статьи, провайдер хостинга или иное указанное в пункте 1 части 2 настоящей статьи лицо обязаны проинформировать об этом обслуживаемого ими владельца информационного ресурса на основании п. 4 ч. 2 ст. 151-I Закона об информации «в течение суток с момента получения от провайдера хостинга или иного, указанного в пункте 1 части 2 настоящей статьи».
Таким образом, если предположить, что весь документооборот будет электронным, – что в данном случае наиболее целесообразно, – гарантии фактического получения уведомления от провайдера или иного уполномоченного лица представляются сомнительными.
Неясно, что понимает законодатель под «моментом получения» уведомления. Будет ли это дата и время его отправки или фактического получения? Думается, что справедливым было бы наличие обратной связи, подтверждающей действительный факт получения уведомления. В противном случае уведомления становятся лишь формальной процедурой, не направленной на предоставление возможности добровольного исполнения требований контролирующей стороны. Или должен быть предусмотрен какой-либо разумный срок, в течение которого считается, что при «работающем» ресурсе уведомление дошло до адресата, и этот срок составляет отнюдь не сутки.
Кроме того, важно было бы закрепить необходимость неоднократного (не менее трех) уведомления с целью добросовестного извещения со стороны уполномоченных лиц.
Нелогичной также, на мой взгляд, является процедура взаимодействия федерального органа исполнительной власти с владельцем электронного ресурса в зависимости от этапа – «до удаления информации» и «после удаления».
В первом случае взаимодействие опосредованное – отправка требований об удалении предусмотрена через провайдера хостинга или иное лицо. В то же время на этапе «после удаления» взаимодействие с инициатором удаления информации становится прямым. Так, согласно ч. 7 ст. 151-I Закона об информации «если владелец информационного ресурса удалил информацию, указанную в части 1 настоящей статьи, он направляет уведомление об этом в федеральный орган исполнительной власти, осуществляющий функции по контролю и надзору в сфере средств массовой информации, массовых коммуникаций, информационных технологий и связи. Такое уведомление может быть направлено также в электронном виде».
Одновременно обращает на себя внимание предусмотренная в Законе об информации возможность направления информации о добровольном исполнении требований в электронном виде, в то время как форма «информирования» со стороны провайдера или иного лица не регламентирована в чётких формулировках.
Думается, что при неурегулированности данного вопроса провайдер может потенциально воспользоваться, например, почтовой корреспонденцией на бумажном носителе, что в свою очередь приведет к необоснованному временному затягиванию и снижению оперативности удаления нежелательного контента.
Откровенно неправовой, по моему мнению, Закон комментировать сложно, в связи с чем полагаю, что большое количество неясностей и неопределенностей в нём породит существенные трудности в правоприменении. А противоречие с основополагающими нормами национального и международного законодательства приведёт в свою очередь к увеличению количества новых кейсов, которые, пройдя все национальные инстанции, непременно выйдут на международный уровень.
Айрапетян Нарине, адвокат АП Ставропольского края, группа проекта EVIDENCE SAKHALIN-2018.